небольшое жилое пространство на пятом этаже, белые стены и кафельный пол, двенадцать пробуждений на несоразмерно широкой кровати, необъятной белой простыне. широкая стеклянная дверь, за ней балкон, за ним море. шумное, накатывающее торопливой волной на белую кромку пансионного пляжа в зеленых зонтиках, исполосованное извилистыми траекториями скутеров, катамаранов, желтых девятиместных бананов, ограниченное безопасным прямоугольным загоном для пловцов, неравномерно заполненным надувными кругами и соломенными шляпами. выстриженные, завитые пальмы, покрытые воском водные горки, оживленные дорожки белого выгоревшего камня среди глубоких зеленых газонов. зычный, хорошо поставленный, соловьем заливающийся на пяти языках голос девушки-грузинки, призывающий в мегафон возрадоваться утреннему солнцу, окунуться в пучину незабываемых ощущений игры в водное поло, крокет, стрельбе из лука, отдаться сладостной пульсации взрывных битов ночных средиземноморских ритмов, практически не проникающих сквозь надежные силиконовые беруши, хранители покоя и глубокого сна.
подземный переход под гулкой автобусной трассой, низкий, нависающий над головой плитами ракушечника, освещенный шестиугольными фонарями. душная вечерняя площадь, широкая каменная улица, горящая вывесками всех расцветок, заманивающая неусыпными смуглыми зазывалами в окуренные травами, пряные утробы подземных лавок, полнящиеся бесконечными вереницами кальянов, извитых деревянных и ониксовых членов, пепельниц, керамических значков с названием региона, бус, парео, фесок, арафаток и банных полотенец. продавцы кукурузы, размахивающие желтыми картонками с надписью на русском, коробка-муляж виагры в человеческий рост на витрине аптеки, соцветия чупа-чупса рядом с мерцающими слитками виноградного, лимонного, гранатового, персикового лукума, инкрустированного миндалем, кешью и фисташками.
утренняя прохлада высоких статных автобусов, заоконный калейдоскоп отелей, широкие возделанные средиземноморские поля, гранатовые рощи. задушевный гид, рассказывающий о наболевшем. крутой горный серпантин, и, за спиной, светящаяся полукруглая бухта, далеко внизу, в обрамлении мелких цветных домов с солнечными батареями и водными баками на крышах. дежурная история о взятии античной крепости сельджуками без единой капли крови, при помощи привязанных к воловьим рогам факелов, сымитировавшим бесчисленное войско неприятеля. античный амфитеатр на стальных подпорках, широкая улица с редкой неровной колоннадой, уходящая в поле. тесная, неглубокая пещера, сплошь кишащая астматиками, жадно глотающими липкий соленый воздух.
море, ограниченное прямоугольником поросшего ракушками каната, бусами пенопластовых оранжевых поплавков. раскачивает, проносится по спине шорохом упругих холмов, застывает в ушах плотной студенистой массой, тихо, едва слышно, несет поземкой песок по шершавому дну. бьет под колено, бросает вперед, стаскивает назад по покатому водному загривку, спускается вниз по носоглотке. далекое, закатное, уходит за горизонт тонкими линиями темных причалов, белыми пятнами беспарусных кораблей.
город, который повторяется дважды. железобетонные апельсины раскачиваются на водопроводных волнах посреди широкой дороги, далекие детские площадки изгибаются блестящим разноцветным пластиком чужих, незнакомых форм, зеленые морские стеклянные поверхности стеной, у прибрежной дороги. семиэтажные дома стоят, подобравшись, на тонких бетонных сваях, на случай наводнения, озираются по сторонам десятками глаз спутниковых тарелок. кажется, вот так и живешь, здесь, под крышей, под солнечной батареей, смываешь по вечерам соль теплой водой из бака, а на улице бурлящие потоки разноцветных футболок. закрываешь окно белым ролетом, ждешь в темноте, пока не схлынет летний зной. а зимой холодный ветер гнет к земле вечнозеленые оливы, мчит вдоль улиц пластиковые стаканчики, бумажные пакеты, раскручивает пропеллеры безвольных кондиционеров, разбивает о набережную стылые маслянистые волны.
противоестественно отслаивается вниз мчащееся асфальтное полотно, стремительно, неуловимо, объемные обособленные предметы уплощаются, сливаются с другими в разнохарактерные фактуры. вспаханные расческой поля, побитые молью лесополосы, блестящие мембранами инфузории озер, все более геометрично, теряя шероховатость, глубину мехового ворса, превращаясь в лоскутное покрывало, мозаику состыкованных разноцветных ромбов, трапеций, параллелограммов.
привычная ширь бетонного конструктивизма, холодные, синеватые лиственные плоскости, бугристые, прогибающиеся дороги. серые, в полоску лоджий, в клетку просевших, искажающих волнистым стеклом окон, лежащие на боку шероховатые коробки, любовно выстроенные в ячейках спальных районов. чугунный гул тросов, поддерживающих мост над рекой, керамические колоны зернохранилищ элеватора. вечернее небо в мелкое облако, нагретый ноздреватый кирпич желтого дома на пологом холме, пересечении четырех дорог. холодный запах пыли, неестественные позы застывшей на полу в оцепенении одежды, слой белого талька на листьях фикуса, герметичное молчание пустых комнат.